Среди казачьих литераторов Кубани, творивших на черноморском диалекте украинского языка, имя В. Мовы окружено особым ореолом. Лишь одному ему из всех наследников песенной славы запорожцев довелось заслужить почетное звание классика, значение творчества которого год от года только возрастает.
Родился Василий Семенович Мова 1 (12) января 1842 г. на хуторе Сладкий Лиман, ныне – Каневского района Краснодарского края, в устье степной речки Мигуты. Казачью службу его отец проходил в Черноморском эскадроне лейб-гвардейского полка, в Санкт-Петербурге. Во время одного из возвращений эскадрона на льготу в Черноморию приглядел он себе казачку «Меланью Михайлову». В 1836 г. отправили в отставку в чине хорунжего, а вскоре земляки выбрали его атаманом родного Стародеревянковского куреня. Наконец, один за другим стали рождаться дети. Вслед за первенцем Василием - двое сыновей: Николай и Онисим, потом Бог подарил и дочь - Пелагею. Умер отец, когда дети еще не успели вырасти, и заботу о них взяло на себя войско.
 |
| Ворожев С. Тишина. |
В екатеринодарской войсковой гимназии В. Мова учился с 1853-го по 1860 год. Программа обучения не во всем соответствовала гимназической. Например, здесь преподавали: французский и черкесский языки, но отсутствовали древние классические языки, незнание которых становилось большой проблемой для поступающих затем в университеты казаков. Документы донесли до нас точную дату поступления поэта в университет. В списке студентов и допущенных к слушанию лекций Императорского Харьковского университета значится: «по историко-филологическому факультету Василий Мова православного вероисповедания, поступил в университет 16 августа 1860 г., из дворян, на содержании Кубанского войска».
Выявленные нами лишь в последнее время архивные материалы позволяют разбить пребывание В. Мовы в Харькове на два периода: до конца 1864 г. и после него. |
| Ворожев С. Хутор Соленый. |
Первый период связан с учебой на историко-филологическом факультете Харьковского университета. Документы раскрывают, каково было быть тогда студентом: «Четырнадцать рублей в месяц едва достаточно для того, чтобы иметь плохую квартиру со столом в отдаленной части города и отложить рубля два на чай и сахар, – жаловались кубанцы своему наказному атаману. – На платье же, белье этих денег не достаточно, и единственное наше средство, чтобы быть хоть как-нибудь одетым, это - тесниться по несколько человек в комнате и заниматься кондициями, которых и отыскать то трудно, так как людей, занимающихся ими, необыкновенно много. Таким образом, Ваше Превосходительство, единственно только, чтобы иметь физическую возможность жить в Харькове, мы должны жертвовать временем, теряемым на частные уроки и отказываться от незначительных удобств, необходимых для успешного занятия наукой.
 |
| Казак на пикете. |
А между тем студентом Василь Мова был не очень прилежным. С 1860 по 1864 г. он одолел лишь два курса историко-филологического факультета, пока не был исключен за неуплату. Очевидно, Войску надоело платить за студента, систематически не являвшегося на экзамены. Далее на юридическом факультете он учился на правах «постороннего лица». Его имя появляется в официальных документах лишь по поводу окончания университета в 1868 г. А свою диссертацию для получения звания кандидата прав на тему «Народное представительство и политическая свобода в Западной Европе» поэт защитит лишь в 1869 г.
Дело в в том, что не одной только учебой были заняты мысли В. Мовы в это неполное харьковское десятилетие. Девятнадцатилетний кубанский казак появился в Харькове в момент, когда общественная жизнь в нем теплилась лишь в студенческом литературном обществе. Особую роль играл Петр Алесеевич Лобко, поддерживавший отношения с Т.Г. Шевченко и даже выполнявший отдельные его поручения. В 1860 г. именно Лобко организовал распространение в Харькове украинских книжек, издаваемых в Петербурге П. Кулишом, а также первого украинского регулярного журнала «Основа», привлек к этой работе членов харьковского литературного кружка (в том числе, В. Мову, дебютировавшего как поэт в четвертом номере «Основы» за 1861 г.). Следует подчеркнуть, что это была вполне легальная деятельность, возникшая в России на волне проводимых тогда реформ. «И во время существования воскресных школ и по их закрытии вся деятельность этого кружка, – свидетельствовал впоследствии А. Шиманов, - ограничивалась преподаванием на южнорусском языке в школах, проведением литературных вечеров, хоров, постановлением популярных брошюр и распространением их, также старанием найти средства издавать газету в Харькове».
Сходные проблемы обсуждались и в Харьковской Громаде, организатором которой был банкир и меценат Олекса Алчевский, а душой ее – его жена писательница Христя Алчевская. В их доме, кроме студентов университета, бывали учащиеся и других учебных заведений Харькова, семинаристы. Если литературный кружок при университете насчитывал полтора десятка членов, то в Громаде их было около 80. «Здесь, – вспоминает Алчевская, – я услышала чудные украинские песни, услыхала родную украинскую речь, познакомилась с пылкими устремлениями этой идейной молодежи, стремящейся сблизиться со своим народом, сделать его грамотным и приобщить к цивилизованному миру. Молодежь эта не только пела чудные песни, стараясь закрепить их в сознании народа, не только собиралась для обсуждения того, какой именно путь избрать для достижения этих целей, но и составляла брошюры литературного и научного содержания, которые назывались у нас «метелики», эти маленькие разноцветные книжечки разлетались действительно, как мотыльки, во все отдаленные уголки Украины и читались нарасхват и людьми интеллигентными, которые сочувствовали этому движению, и теми народными грамотеями, которых - увы! – редко можно было тогда встретить в народе».
Новый импульс деятельности молодых харьковчан придало полученное 27 февраля 1861 г. известие о смерти Кобзаря. Отныне борьба за духовное наследие Шевченко, пропаганда его творчества станут ключевыми моментами их просветительской работы. Уже 1 марта, вечером, кружковцы собрались, чтобы потолковать о том, что можно сделать в пользу семейства и вообще родных покойного Тараса. Для сбора необходимых средств решили устроить благотворительный музыкально-литературный вечер. Чтобы придать задуманной акции как можно более широкий характер, предполагалось установить контакты с единомышленниками в Полтаве, Одессе, Киеве, Нежине, Москве, Петербурге, Херсоне, Екатеринославе, Екатеринодаре, Чернигове. Вечер состоялся в зале дворянского собрания. На собранные средства решили закупить шесть тысяч экземпляров букваря Т. Шевченко и передать их киевскому метрополиту Арсению для распространения в сельских школах. Уже 31 марта студенты направили соответствующее письмо Арсению, но тот вместо благословения написал на них донос обер-прокурору синода графу А. Толстому. Инициативную молодежь взяли на заметку. Уже 5 мая товарищ В. Мовы Василь Гнилосыров запишет в дневнике: «Ходят слухи, что в Харькове следят за малороссами...».
Но это было только началом сражения за Шевченко, за понимание истинного значения и масштабов его поэтического гения, за распространение его пророческого слова в народе. А вскоре В. Мове предстояло принять свой первый единоличный бой. Поскольку открыть собственную газету кружковцам, конечно же, не разрешили, ареной дискуссии послужили страницы либеральной газеты «Харьков» (Прибавления к «Харьковским губернским ведомостям»).
Трудно преувеличить значение дискуссии о Т. Шевченко, затеянной В. Мовой в 1861 г. на страницах газеты «Харьков», ведь она была едва ли не первой в нарождавшемся шевченковедении.
Началось все с того, что местный публицист А. Барымов опубликовал в номере за 12 апреля «Два слова о литературных вечерах в Харькове и одно - о Т.Г. Шевченко», полемически направленных против недавно проведенного вечера в память Т.Г. Шевченко. Иронизируя над увлеченностью части публики поэзией Кобзаря, фельетонист объяснил ее не действительными достоинствами произведений, а «известными обстоятельствами его жизни, обстоятельствами, которые всегда обращали на себя особенное внимание человечества и заставляли смешивать человека с художником».
Вступившему в полемику В. Мове удалось верно расставить главные акценты в проблеме о «великости» Шевченко. Опирался он в общем-то на хорошо известные современникам оценки, высказанные крупнейшими российскими критиками, В. Белинским, Н. Добролюбовым и Д. Писаревым по вопросу о народности поэзии А.С. Пушкина. Вслед за своими учителями Мова высказывается в том смысле, что Шевченко как «поэту предстояло выразить душу народа со всеми ее своеобразными характеристическими особенностями». И это ему удалось: «характер малорусской народности, характер южнорусса, – вот то, что он выразил в своих произведениях, и выразил в высокой степени полно, художественно и многосторонне».).
 |
| Вид на хутор Сладкий Лиман. |
Новый импульс деятельности молодых харьковчан придало полученное 27 февраля 1861 г. известие о смерти Кобзаря. Отныне борьба за духовное наследие Шевченко, пропаганда его творчества станут ключевыми моментами их просветительской работы. Уже 1 марта, вечером, кружковцы собрались, чтобы потолковать о том, что можно сделать в пользу семейства и вообще родных покойного Тараса. Для сбора необходимых средств решили устроить благотворительный музыкально-литературный вечер. Чтобы придать задуманной акции как можно более широкий характер, предполагалось установить контакты с единомышленниками в Полтаве, Одессе, Киеве, Нежине, Москве, Петербурге, Херсоне, Екатеринославе, Екатеринодаре, Чернигове. Вечер состоялся в зале дворянского собрания. На собранные средства решили закупить шесть тысяч экземпляров букваря Т. Шевченко и передать их киевскому метрополиту Арсению для распространения в сельских школах. Уже 31 марта студенты направили соответствующее письмо Арсению, но тот вместо благословения написал на них донос обер-прокурору синода графу А. Толстому. Инициативную молодежь взяли на заметку. Уже 5 мая товарищ В. Мовы Василь Гнилосыров запишет в дневнике: «Ходят слухи, что в Харькове следят за малороссами...».
Но это было только началом сражения за Шевченко, за понимание истинного значения и масштабов его поэтического гения, за распространение его пророческого слова в народе. А вскоре В. Мове предстояло принять свой первый единоличный бой. Поскольку открыть собственную газету кружковцам, конечно же, не разрешили, ареной дискуссии послужили страницы либеральной газеты «Харьков» (Прибавления к «Харьковским губернским ведомостям»).
Трудно преувеличить значение дискуссии о Т. Шевченко, затеянной В. Мовой в 1861 г. на страницах газеты «Харьков», ведь она была едва ли не первой в нарождавшемся шевченковедении.
Началось все с того, что местный публицист А. Барымов опубликовал в номере за 12 апреля «Два слова о литературных вечерах в Харькове и одно - о Т.Г. Шевченко», полемически направленных против недавно проведенного вечера в память Т.Г. Шевченко. Иронизируя над увлеченностью части публики поэзией Кобзаря, фельетонист объяснил ее не действительными достоинствами произведений, а «известными обстоятельствами его жизни, обстоятельствами, которые всегда обращали на себя особенное внимание человечества и заставляли смешивать человека с художником».
Вступившему в полемику В. Мове удалось верно расставить главные акценты в проблеме о «великости» Шевченко. Опирался он в общем-то на хорошо известные современникам оценки, высказанные крупнейшими российскими критиками, В. Белинским, Н. Добролюбовым и Д. Писаревым по вопросу о народности поэзии А.С. Пушкина. Вслед за своими учителями Мова высказывается в том смысле, что Шевченко как «поэту предстояло выразить душу народа со всеми ее своеобразными характеристическими особенностями». И это ему удалось: «характер малорусской народности, характер южнорусса, – вот то, что он выразил в своих произведениях, и выразил в высокой степени полно, художественно и многосторонне».).
Находит он у поэта и мысли, составляющее общечеловеческое содержание, тем самым роднящие его с такими титанами, как Шекспир, Гете, Пушкин.
Дебют на страницах газеты «Харьков» был настолько успешным, что на целых три года Василий Семенович становится одним из самых деятельных ее авторов. Он постоянно публикует свои статьи, очерки, рассказы, смело вступает в новые дискуссии, не гнушается и небольших заметок на темы культурной жизни университетского города.
О втором харьковском периоде жизни В. Мовы известно очень мало. «Похолодание» в общественной жизни России, усиление реакции, пришедшейся на 1863 год, привело к изменению характера издания и уходу из него В. Мовы. Вскоре закрылись воскресные школы, часть друзей, окончив университет, подалась из Харькова. Будущий поэт, будучи исключенным за неуплату, был вынужден искать работу. Какое-то время он жил и работал в селе Люботине, но необходимость окончания занятий в университете побудили вернуться в город, где, по свидетельству современников, культурная жизнь почти замерла. Дневники Гнилосырова за 1865 г. наводят на мысль о тягучем, лишенном общественного смысла существовании. Некий энтузиазм теплился лишь в группе студентов, работавших над созданием словаря украинского языка. В Мова взялся за покарточную роспись литературных слов. Для него это была не просто работой над словарем, но еще и самообразованием, продолжившимся и после возвращения на Кубань.
Думаю, возвращение в 1969 году к родным пенатам не сулило больших радостей. Работы для молодого юриста в Екатеринодаре не было. Судебная реформа 1864 г., на которую возлагались большие надежды при переходе на юридический факультет, этих забытых Богом мест еще не затронула. А главное – полностью отсутствовало литературное окружение. Даже войсковую гимназию, преподаватели которой по большей части и составляли местную духовную элиту, перевели в Ейск. Большинство бывших «харьковчан», независимо от полученной в университете специальности, работало в Мариинском женском училище. Туда же преподавателем русского языка и словесности был зачислен В. Мова.
«Положение мое далеко не удовлетворяет меня, – жаловался он неожиданно напомнившему о себе письмом другу студенческих лет В. Гнилосырову. – С материальной стороны еще сяк и так: получаю 800 рублей жалованья, да изредка адвокатурой заработаешь сотню-другую. Мог бы получать и хорошее жалованье, перейдя в судебное ведомство, но жаль расставаться с тем досугом, который остается у меня при должности учителя… Почитываю-таки – достаточно, но самостоятельные работы подвигаются вяло…, И все потому, что на душе как-то дрянно – отсутствие людей, нравственно солидарных с тобою, полнейший недостаток нравственной поддержки… – все это действует в высшей степени угнетающим образом. Просто даже руки опускаются».
В 1873 г. В. Мова все же принимает предложение Екатеринодарского окружного суда о переходе на должность судебного следователя на самой границе Черномории с Линией, в бывшей усть-лабинской крепости.О жизни в Усть-Лабинске (1873–1876) мы имеем живописнейший рассказ самого В. Мовы: «Только три года работал я на той следственной работе, а надоела она мне чрезвычайно. Не имеешь, бывало, отдыха даже на часок, работаешь не покладая рук... Но нельзя отрицать, что, с другой стороны, работа следователя оказывает на человека и благое действие: она знакомит его с изнанкой народной жизни, помогает познать хмурую, постыдную и неприятную его сторону.. Нельзя и представить себе, сколько людей с оригинальными характерами, сколько моральных образов пройдет и промелькнет перед глазами судебного следователя. Для способного художника то был бы материал огромный и высокой ценности, но, к сожалению, в наших краях судебному следователю, даже и небесталанному, не до художественного творчества… Лишь изредка, вместо отдыха, заносил я в блокнот некоторые наблюдения из той жизни, что обнажалась передо мною, и облекал в форму бледненьких очерков некоторые образы».
Цикл очерков «Из записок судебного следователя», создававшийся в Усть-Лабинске, остался в черновиках и до сих пор не разыскан. До нас дошел лишь фрагмент «Три странницы», рисующий яркий, запоминающийся образ красавцы - казачки Насти Халабурдихи, женщины неудавшейся судьбы, отстаивающей свою волю и попранное женское достоинство. Даже в неоконченном виде рассказ поражает силой своего художественного воздействия, личностным началом в характере героини.
Вдоволь намаявшись в роли судебного следователя, Мова с радостью принимает предложение о переводе на менее хлопотную должность мирового судьи в Ейск. Этот небольшой городок был вторым по значению культурным центром края, бывшие «харьковчане» занимали в городе и вокруг него должности врачей, юристов, учителей. Здесь был даже местный украинский поэт Иван Подушка, в отличие от В. Мовы сумевший выпустить объемистый том своих стихов. В общем, появилось некоторое интеллектуальное окружение, отсутствие которого так угнетало в Усть-Лабе.
Летом 1876 г., вскоре после переезда в Ейск, В. Мову настигает письмо А. Конисского с просьбой о присылке для задуманных им альманахов и антологии (читанки) украинской поэзии своей коротенькой автобиографии и подборки лучших, на его взгляд, стихов. В конце июля - начале августа поэт выслал в адрес Конисского «невеличкий зшиток» тщательно отобранных стихов. Однако из затеи ничего не вышло. Пока разосланные А. Конисским письма искали своих адресатов, вышел печально известный Эмский указ. Первый том, включавший произведения от И. Котляревского до начала 60-х годов был запрещен. Не менее печальная судьба постигла и первый из задуманной серии альманахов «Батьковщина», поданный в цензуру 23 сентября. Хотя он и был сложен в соответствии с новым законом и рекомендованными правилами орфографии (передавать украинскую фонетику русскими буквами), цензурных рогаток альманах все равно не прошел.
В. Мова отнюдь не заблуждался в отношении цензуры и степени проходимости своих стихов, поэтому заранее просил Конисского все, что будет отвергнуто российской цензурой, предложить галицким изданиям, в частности «Правде». Тот выполнил эту просьбу. Уже в двадцатом номере «Правды» за 1876 г. была опубликована баллада «Казачий скелет», которую составитель изначально посчитал невозможным включить в альманах. Позднее увидели свет отвергнутые цензурой «Три дерева» («Свiт», 1881, № 15) и «Под стрехою убогою» (альманах «Луна», 1881, № 1).
Переезд в Ейск подтолкнул Мову к окончательному возвращению в литературу. Он выписывает из Львова украинские издания (книги, журналы, газеты), посылает туда свои новые произведения, все чаще задумывается об издании отдельного сборника стихов, ищет заочного общения с видными деятелями культуры того времени (М. Старицким, О. Пчилкою и др.).
Происходящие перемены несомненно наложили отпечаток на личность поэта и не остались незамеченными окружающими. Отношения с власть придержащими в Ейске начали портиться. В 1885 г., пришлось возвращаться в Екатеринодар на скромную должность присяжного поверенного окружного суда. Молодой портовый город вошел в биографию поэта тем, что в нем была написана его лучшая поэма «На степи!» и цикл пока не обнаруженных нами очерков «Из записок мирового судьи», а также начата работа над главным произведением жизни - драмой «Старое гнездо и молодые птицы». Здесь он обзавелся семьей, радовался пополнению семейства, достиг пика служебной карьеры и пережил горечь падения, пусть и спровоцированного собственной принципиальностью, но ведь незаслуженного!
Женат был Василий Семенович на сестре известного кубанского генерала Надежде Ивановне Кокунько. «Хоть она и украинка, и читает по-украински все, что и я читаю, но в поэзии не много разбирается и смотрит на нее без уважения», - писал о ней сам Василий Семенович и признавался, что даже от нее прячется, когда пишет стихи, что б и она не подумала: «над каким ты пустым делом трудишься». Однако ж посвятил ей одно из своих стихотворений, и какое! «Колыбельная песня»! Значит, была неплохой материю, что немаловажно. Ведь детей у них было шестеро: двое сыновей (Григорий и Павел) и четыре дочери – Мария, Анна, Наталья и Екатерина.
1880-е годы в жизни В. Мовы отмечены творческим подъемом и художественной зрелостью. Перерабатываются юношеские произведения, идет работа над новыми, пополняются записи историко-этнографические наблюдения. В надежде увидеть хоть какие-то свои произведения опубликованными он откликается на все призывы галичан помочь украинским изданиям новыми произведениями, однако «каждый раз они шли в корзину». В 1888 году он пишет А. Конисскому: «Имею я произведения и в прозе и в поэзии, и если б знать, что они пригодятся, то нашел бы возможность вывести их из черной одежды и нарядить по-праздничному». Но и последний проект В. Мовы по изданию сборника «Пролески», подготовленного в 1888 г., не увенчался успехом.
В Метрической книге Александро-Невского собора г. Екатеринодара сохранилась запись о том, что коллежский советник Василий Семенович Мова скончался от воспаления легких 1 июня 1891 г. и погребен на следующий день на общем кладбище. Погребение совершил «священник Иоанн Кущ с диаконом М. Погореловым и псаломщиком П. Хмарою». На смерть поэта откликнулся прочувствованным некрологом львовский журнал «Зоря» и ставропольская газета «Северный Кавказ», раскрывшая землякам тайну псевдонима «В. Лиманський».
2. Старе гніздо й молоді птахи. В 5 діях i 8 одмiнах. Для сцени пристосував Г. Хоткевич. – Львiв: друк. I. Айхельбергера, 1909. – 216 с.
3. Старе гніздо й молоді птахи. Комедія на 4 дії. Скоротив та до сцени прилаштував О. Степовик [О. Ф. Комаров]. – Х.: друк. Н. Петрова, 1911. – 95 с.
4. Козачий кістяк . – Катеринодар: "Кубанська Просвіта", 1917. – 3 с.
5. Поезії (цикл "Пролiски"). Вступна стаття С. А. Крижанiвського, упорядкування та примітки Н. О. Вишневської. – К.: "Радянський письменник", 1965. – 206 с. (Бібліотека поета).
6. Твори. Редакція i вступна стаття Ю. Шевельова. – Мюнхен: "Дніпрова хвиля". – 1968. – 382 с.
7. Старе гніздо й молоді птахи. Упорядник, автор передмови та приміток О.Ф. Ставицький. – К.: "Дніпро", 1990. – 421с.
8. Куліш, Байда i козаки. Інтермедія до драми П. Куліша "Байда" з додатком листа Василя Мови до Василя Гнилосирова i драми П. Куліша "Байда, князь Вишневецький". Супроводнi статті i редакція Ю. Шевельова i В. Чумаченко. – Нью-Йорк: вид. УВАН у США, 1995. – 283 с.
9. Из литературного наследия / Сост., предисл., коммент. и науч. ред. текстов Виктора Чумаченко. Краснодар, 1999. – 244 с.
10. Старе гніздо і молоді птахи: Драматичні образи // Родная Кубань. 2004. № 3. С. 104–137; № 4. С. 120–140; 2005. № 3. С. 126–138; № 4. С. 113–127; 2006. № 1. С. 108–134.
Виктор Чумаченко заведует кафедрой русского языка и литературы Краснодарского государственного университета культуры и искусств, кандидат филологических наук, профессор. Автор более 500 статей, опубликованных в России, Украине, США, Австралии.
Дебют на страницах газеты «Харьков» был настолько успешным, что на целых три года Василий Семенович становится одним из самых деятельных ее авторов. Он постоянно публикует свои статьи, очерки, рассказы, смело вступает в новые дискуссии, не гнушается и небольших заметок на темы культурной жизни университетского города.
О втором харьковском периоде жизни В. Мовы известно очень мало. «Похолодание» в общественной жизни России, усиление реакции, пришедшейся на 1863 год, привело к изменению характера издания и уходу из него В. Мовы. Вскоре закрылись воскресные школы, часть друзей, окончив университет, подалась из Харькова. Будущий поэт, будучи исключенным за неуплату, был вынужден искать работу. Какое-то время он жил и работал в селе Люботине, но необходимость окончания занятий в университете побудили вернуться в город, где, по свидетельству современников, культурная жизнь почти замерла. Дневники Гнилосырова за 1865 г. наводят на мысль о тягучем, лишенном общественного смысла существовании. Некий энтузиазм теплился лишь в группе студентов, работавших над созданием словаря украинского языка. В Мова взялся за покарточную роспись литературных слов. Для него это была не просто работой над словарем, но еще и самообразованием, продолжившимся и после возвращения на Кубань.
Думаю, возвращение в 1969 году к родным пенатам не сулило больших радостей. Работы для молодого юриста в Екатеринодаре не было. Судебная реформа 1864 г., на которую возлагались большие надежды при переходе на юридический факультет, этих забытых Богом мест еще не затронула. А главное – полностью отсутствовало литературное окружение. Даже войсковую гимназию, преподаватели которой по большей части и составляли местную духовную элиту, перевели в Ейск. Большинство бывших «харьковчан», независимо от полученной в университете специальности, работало в Мариинском женском училище. Туда же преподавателем русского языка и словесности был зачислен В. Мова.
«Положение мое далеко не удовлетворяет меня, – жаловался он неожиданно напомнившему о себе письмом другу студенческих лет В. Гнилосырову. – С материальной стороны еще сяк и так: получаю 800 рублей жалованья, да изредка адвокатурой заработаешь сотню-другую. Мог бы получать и хорошее жалованье, перейдя в судебное ведомство, но жаль расставаться с тем досугом, который остается у меня при должности учителя… Почитываю-таки – достаточно, но самостоятельные работы подвигаются вяло…, И все потому, что на душе как-то дрянно – отсутствие людей, нравственно солидарных с тобою, полнейший недостаток нравственной поддержки… – все это действует в высшей степени угнетающим образом. Просто даже руки опускаются».
В 1873 г. В. Мова все же принимает предложение Екатеринодарского окружного суда о переходе на должность судебного следователя на самой границе Черномории с Линией, в бывшей усть-лабинской крепости.О жизни в Усть-Лабинске (1873–1876) мы имеем живописнейший рассказ самого В. Мовы: «Только три года работал я на той следственной работе, а надоела она мне чрезвычайно. Не имеешь, бывало, отдыха даже на часок, работаешь не покладая рук... Но нельзя отрицать, что, с другой стороны, работа следователя оказывает на человека и благое действие: она знакомит его с изнанкой народной жизни, помогает познать хмурую, постыдную и неприятную его сторону.. Нельзя и представить себе, сколько людей с оригинальными характерами, сколько моральных образов пройдет и промелькнет перед глазами судебного следователя. Для способного художника то был бы материал огромный и высокой ценности, но, к сожалению, в наших краях судебному следователю, даже и небесталанному, не до художественного творчества… Лишь изредка, вместо отдыха, заносил я в блокнот некоторые наблюдения из той жизни, что обнажалась передо мною, и облекал в форму бледненьких очерков некоторые образы».
Цикл очерков «Из записок судебного следователя», создававшийся в Усть-Лабинске, остался в черновиках и до сих пор не разыскан. До нас дошел лишь фрагмент «Три странницы», рисующий яркий, запоминающийся образ красавцы - казачки Насти Халабурдихи, женщины неудавшейся судьбы, отстаивающей свою волю и попранное женское достоинство. Даже в неоконченном виде рассказ поражает силой своего художественного воздействия, личностным началом в характере героини.
Вдоволь намаявшись в роли судебного следователя, Мова с радостью принимает предложение о переводе на менее хлопотную должность мирового судьи в Ейск. Этот небольшой городок был вторым по значению культурным центром края, бывшие «харьковчане» занимали в городе и вокруг него должности врачей, юристов, учителей. Здесь был даже местный украинский поэт Иван Подушка, в отличие от В. Мовы сумевший выпустить объемистый том своих стихов. В общем, появилось некоторое интеллектуальное окружение, отсутствие которого так угнетало в Усть-Лабе.
Летом 1876 г., вскоре после переезда в Ейск, В. Мову настигает письмо А. Конисского с просьбой о присылке для задуманных им альманахов и антологии (читанки) украинской поэзии своей коротенькой автобиографии и подборки лучших, на его взгляд, стихов. В конце июля - начале августа поэт выслал в адрес Конисского «невеличкий зшиток» тщательно отобранных стихов. Однако из затеи ничего не вышло. Пока разосланные А. Конисским письма искали своих адресатов, вышел печально известный Эмский указ. Первый том, включавший произведения от И. Котляревского до начала 60-х годов был запрещен. Не менее печальная судьба постигла и первый из задуманной серии альманахов «Батьковщина», поданный в цензуру 23 сентября. Хотя он и был сложен в соответствии с новым законом и рекомендованными правилами орфографии (передавать украинскую фонетику русскими буквами), цензурных рогаток альманах все равно не прошел.
В. Мова отнюдь не заблуждался в отношении цензуры и степени проходимости своих стихов, поэтому заранее просил Конисского все, что будет отвергнуто российской цензурой, предложить галицким изданиям, в частности «Правде». Тот выполнил эту просьбу. Уже в двадцатом номере «Правды» за 1876 г. была опубликована баллада «Казачий скелет», которую составитель изначально посчитал невозможным включить в альманах. Позднее увидели свет отвергнутые цензурой «Три дерева» («Свiт», 1881, № 15) и «Под стрехою убогою» (альманах «Луна», 1881, № 1).
Переезд в Ейск подтолкнул Мову к окончательному возвращению в литературу. Он выписывает из Львова украинские издания (книги, журналы, газеты), посылает туда свои новые произведения, все чаще задумывается об издании отдельного сборника стихов, ищет заочного общения с видными деятелями культуры того времени (М. Старицким, О. Пчилкою и др.).
Происходящие перемены несомненно наложили отпечаток на личность поэта и не остались незамеченными окружающими. Отношения с власть придержащими в Ейске начали портиться. В 1885 г., пришлось возвращаться в Екатеринодар на скромную должность присяжного поверенного окружного суда. Молодой портовый город вошел в биографию поэта тем, что в нем была написана его лучшая поэма «На степи!» и цикл пока не обнаруженных нами очерков «Из записок мирового судьи», а также начата работа над главным произведением жизни - драмой «Старое гнездо и молодые птицы». Здесь он обзавелся семьей, радовался пополнению семейства, достиг пика служебной карьеры и пережил горечь падения, пусть и спровоцированного собственной принципиальностью, но ведь незаслуженного!
Женат был Василий Семенович на сестре известного кубанского генерала Надежде Ивановне Кокунько. «Хоть она и украинка, и читает по-украински все, что и я читаю, но в поэзии не много разбирается и смотрит на нее без уважения», - писал о ней сам Василий Семенович и признавался, что даже от нее прячется, когда пишет стихи, что б и она не подумала: «над каким ты пустым делом трудишься». Однако ж посвятил ей одно из своих стихотворений, и какое! «Колыбельная песня»! Значит, была неплохой материю, что немаловажно. Ведь детей у них было шестеро: двое сыновей (Григорий и Павел) и четыре дочери – Мария, Анна, Наталья и Екатерина.
1880-е годы в жизни В. Мовы отмечены творческим подъемом и художественной зрелостью. Перерабатываются юношеские произведения, идет работа над новыми, пополняются записи историко-этнографические наблюдения. В надежде увидеть хоть какие-то свои произведения опубликованными он откликается на все призывы галичан помочь украинским изданиям новыми произведениями, однако «каждый раз они шли в корзину». В 1888 году он пишет А. Конисскому: «Имею я произведения и в прозе и в поэзии, и если б знать, что они пригодятся, то нашел бы возможность вывести их из черной одежды и нарядить по-праздничному». Но и последний проект В. Мовы по изданию сборника «Пролески», подготовленного в 1888 г., не увенчался успехом.
В Метрической книге Александро-Невского собора г. Екатеринодара сохранилась запись о том, что коллежский советник Василий Семенович Мова скончался от воспаления легких 1 июня 1891 г. и погребен на следующий день на общем кладбище. Погребение совершил «священник Иоанн Кущ с диаконом М. Погореловым и псаломщиком П. Хмарою». На смерть поэта откликнулся прочувствованным некрологом львовский журнал «Зоря» и ставропольская газета «Северный Кавказ», раскрывшая землякам тайну псевдонима «В. Лиманський».
В.К. ЧУМАЧЕНКО
Отдельные издания произведений В. Мовы (Лиманского)
1. Старе гніздо й молоді птахи. Драматичні образи. – К., друк. П. Барського. – 1907 (На обложке – 1908). – 223 с. (Передрук з "Літературно-наукового вiстника").2. Старе гніздо й молоді птахи. В 5 діях i 8 одмiнах. Для сцени пристосував Г. Хоткевич. – Львiв: друк. I. Айхельбергера, 1909. – 216 с.
3. Старе гніздо й молоді птахи. Комедія на 4 дії. Скоротив та до сцени прилаштував О. Степовик [О. Ф. Комаров]. – Х.: друк. Н. Петрова, 1911. – 95 с.
4. Козачий кістяк . – Катеринодар: "Кубанська Просвіта", 1917. – 3 с.
5. Поезії (цикл "Пролiски"). Вступна стаття С. А. Крижанiвського, упорядкування та примітки Н. О. Вишневської. – К.: "Радянський письменник", 1965. – 206 с. (Бібліотека поета).
6. Твори. Редакція i вступна стаття Ю. Шевельова. – Мюнхен: "Дніпрова хвиля". – 1968. – 382 с.
7. Старе гніздо й молоді птахи. Упорядник, автор передмови та приміток О.Ф. Ставицький. – К.: "Дніпро", 1990. – 421с.
8. Куліш, Байда i козаки. Інтермедія до драми П. Куліша "Байда" з додатком листа Василя Мови до Василя Гнилосирова i драми П. Куліша "Байда, князь Вишневецький". Супроводнi статті i редакція Ю. Шевельова i В. Чумаченко. – Нью-Йорк: вид. УВАН у США, 1995. – 283 с.
9. Из литературного наследия / Сост., предисл., коммент. и науч. ред. текстов Виктора Чумаченко. Краснодар, 1999. – 244 с.
10. Старе гніздо і молоді птахи: Драматичні образи // Родная Кубань. 2004. № 3. С. 104–137; № 4. С. 120–140; 2005. № 3. С. 126–138; № 4. С. 113–127; 2006. № 1. С. 108–134.
Виктор Чумаченко заведует кафедрой русского языка и литературы Краснодарского государственного университета культуры и искусств, кандидат филологических наук, профессор. Автор более 500 статей, опубликованных в России, Украине, США, Австралии.
